Наталья борисовна долгорукая. Наталья Борисовна Долгорукая (в девичестве Шереметева)

(1670-1728)

Супруг: Дети:

1. Михаил (1731-1794)
2. Дмитрий (1737-1769)

Княгиня Ната́лия Бори́совна Долгору́кова (урождённая графиня Шереметева , после пострига схимонахиня Некта́рия ; 17 (28) января (17140128 ) - 3 (14) июля , Киев) - знаменитая мемуаристка XVIII века, одна из первых русских писательниц, дочь графа Б. П. Шереметева , жена князя И. А. Долгорукова , бабка князя И. М. Долгорукова .

Биография

В ссылке Наталья Борисовна родила сыновей: Михаила и Дмитрия, младшего через несколько дней после вторичного ареста мужа. После казни мужа получила разрешение возвратиться с двумя детьми, в Москву. Пострижение в монахини Долгорукова отложила до того момента, когда старший её сын выучился, поступил на службу и женился. С младшим сыном, страдавшим неизлечимым заболеванием, Наталья Борисовна не расставалась до его смерти в 1769 году .

Я вспомнил ночь, когда, томимый Тоской, ничем не отразимой, В Печерской лавре я сидел Над той спокойною могилой, Надеждам страшной, сердцу милой, В которой прах священный тлел; Она душе была порукой Неверной радости земной, - И тень Натальи Долгорукой Во тьме носилась надо мной.

Сочинения

• Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгорукой дочери г. фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметева / Подг. текста, послесл., прим. Е. В. Анисимова . СПб., 1992. - 144 с., ил. - ISBN 5-280-01345-5 , то же: , авторитетная публикация:

• Письма княгини Натальи Борисовны Долгоруковой // Русский архив. 1867. Вып.1. Стлб.52-59.

Напишите отзыв о статье "Долгорукова, Наталия Борисовна"

Литература

• // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
• Е-а ‹Есипович› Я. Г. Княгиня Наталья Борисовна Долгорукова // Отечественные записки. 1858. Январь - февраль. Кн.1. Разд. I. С.275-300.
• Толычева Т. Наталья Борисовна Долгорукова и березовские ссыльные. М., 1874.
• Корсаков Д. А. Из жизни русских деятелей XVIII века. Казань, 1891.
• Шереметев С. Д., гр. Схимонахиня Нектария. Княгиня Наталья Борисовна Долгорукова, дочь Фельдмаршала Шереметова. Вып. I. М., 1909.
• Агеева Л. И. По следам княгини Натальи Долгоруковой: Научно-популярное издание.. - Киев: Издательство «LPMedia», 2011. - ISBN 978-966-2449-00-6 .
• Мельцин М. О. История текста мемуаров схимонахини Нектарии (княгини Н. Б. Долгоруковой) // . - С. 403-405 . - ISBN 978-5-7281-1294-5 .

Примечания

Ссылки

• . Восточная литература . Проверено 3 марта 2011. . ;

Отрывок, характеризующий Долгорукова, Наталия Борисовна

– L"Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu"il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C"est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.

Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d"Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.

История одной любви

Не было у Петра Первого сподвижника преданнее отеческой вере, чем фельдмаршал Борис Петрович Шереметев. И не было никого в ту эпоху, кто прославился бы своим распутством больше князя Ивана Долгорукова. Что связывает два этих имени? Расскажу одну из самых удивительных историй, что знаю. Она о том, как любовь и вера жены спасли человека из ада, в который он превратил свою жизнь.

Сирота

Ударил Пётр Великий по русской жизни – и слетела с неё позолота. Где православные среди мужей, стоящих на самой вершине власти? Как и в 1917-м, куда-то пропали, будто и не было. Борис Петрович был едва ли не единственным исключением и укором для остальных, но царь терпел его, зная, что тот предан без лести и воин из лучших.

Став вдовцом в 32 года, к шестидесяти годам он понял, что остаток дней хочет посвятить служению Богу, и попросил Петра Первого отпустить его в монастырь – монахом в Киево-Печерскую лавру. Но государь не дозволил, женив Бориса Петровича на вдове Анне Петровне Нарышкиной. В этом браке появилось пятеро детей, среди них любимица отца Наташа. Ей было пять лет, когда его не стало, и четырнадцать лет, когда скончалась её добрая матушка Анна.

Портрет Натальи Долгоруковой (урождённой Шереметевой). Неизвестный художник

Наивная, хорошо воспитанная девушка, не имевшая представления о реальной жизни, осталась сиротой. До конца жизни она была уверена, что выросла во времена строгих нравов, так как после смерти матери жила затворницей, удалившись от подруг. «Вздумала себя сохранять от излишнего гуляния, – рассказывала она, – чтоб мне чего не понести какова поносного слова – тогда очень наблюдали честь; и так я сама себя заключила. И правда, что тогдашнее время не такое было обхождение: в свете очень примечали поступки знатных или молодых девушек».

Жертвы эпохи

Это было краткое время правления внука Петра Первого – Петра II Алексеевича. Да, они были полными тёзками – два этих императора, да и внешне маленький Пётр был копией большого в детстве. Но намного значительнее было то, что их разделяло.

Дело в том, что родитель юного государя, Алексей Петрович, испугавшись угрозы великого императора удалить его «яко уд гангренный», бежал в Европу. Это не спасло Алексея, его выманили обратно и казнили. Матери царевич Пётр лишился ещё раньше – она умерла через десять дней после его родов. Сначала за мальчиком присматривали две немки-алкоголички, которые поили его вином, чтобы он поскорее засыпал. Потом к ребёнку приставили дьяка Семёна Маврина и карпатского русина Ивана Зейкана. Однажды император решил проверить знания внука и пришёл в ярость, обнаружив, что тот не знает русского языка, зато замечательно умеет ругаться по-татарски. Впрочем, никаких последствий это открытие не имело. Пётр Первый не собирался сажать внука на трон, более того, запретил ему наследовать царство.

Юный император Пётр Второй

Придворные, однако, решили по-своему, сойдясь на том, что лучшей кандидатуры не найти. Фактически во главе страны встал друг покойного государя Александр Данилович Меншиков, решивший женить маленького царя на своей дочери Марии.

Екатерина Долгорукова, невеста Петра Второго

Ей было шестнадцать лет. Мальчик не любил её, заявив, что ни на ком не женится до 25 лет, но над этой отговоркой лишь посмеялись. Всё сходило Меншикову с рук, даже его выдающаяся страсть к казнокрадству. Ведь Пётр с младых лет привык звать его «батюшкой». Но безнаказанность ведёт к непростительным ошибкам.

Летом 1727 года Меншиков долго болел, и, пока он был прикован к постели, его враги при дворе предъявили 11-летнему императору Петру протоколы допросов его отца, царевича Алексея, в которых самое активное участие принимал Меншиков. Последней каплей стал случай, когда Пётр проигнорировал устроенный князем праздник, и обиженный Меншиков во время богослужения в часовне занял царское место. Обвинённый в государственной измене всемогущий царедворец отправился в ссылку в Берёзов, ныне посёлок городского типа в Ханты-Мансийском округе. Фавориты юного государя, князья Долгоруковы, видимо, худшей дыры найти на карте не смогли. Они даже не догадывались в тот момент, что сами роют себе яму.

Лучшим другом императора стал Иван Алексеевич Долгоруков. Он же был худшим его другом, так как ничего хорошего ни тому, ни другому это знакомство не принесло. Иван вырос в Варшаве, где его пытался воспитывать известный тогда писатель и педагог Генрих Фик. Но его старания остались втуне. Распутство и веселье, царившие при дворе польского короля Августа II, впечатляли отрока куда больше скучных поучений учителя. В Россию он приехал 15-летним повесой, а через два года Иван стал гоф-юнкером царевича. С первых дней они сошлись, став неразлучны.

Князь Иван Алексеевич Долгоруков

В Долгорукове отмечали поначалу необычайную сердечную доброту и умение располагать к себе людей. Но прошло несколько лет, и добрые качества сменились спесью, ленью, жестокостью. Ссылаясь на мнения очевидцев, князь Михаил Щербатов писал, что в характере молодого человека «пьянство, роскошь, любодеяние и насилие место прежде бывшего порядка заступили».

Ничего выдающегося по меркам той эпохи в этом портрете нет. Нравы были те ещё. Царя, совсем ещё ребёнка, Иван вовлёк в ночные попойки, любовные похождения, а также приучил к охоте – бешеным скачкам в лесах, которые продолжались по многу дней. Раньше семи утра не ложились. Однажды в Москве, в Немецкой слободе, случился пожар, во время которого солдаты начали грабить хозяев домов, угрожая им оружием. Прибытие императора остановило бесчинство, но, когда он повелел арестовать зачинщиков, Долгоруков замял дело, так как мародёры были его подчинёнными. Поэт Антиох Кантемир охарактеризовал Ивана следующим образом:

Не умерен в похоти, самолюбив, тщетной
Славы раб, невежеством наипаче приметной.
На ловли с младенчества воспитан псарями,
Как, ничему не учась, смелыми словами
И дерзким лицом о всём хотел рассуждати…

Существует и другая версия: мол, Иван, наоборот, противился разгульной жизни царя.

В таком случае, кто же был тем человеком, кто развращал императора? Отец Ивана, Алексей Григорьевич? Даже если и так, Иван проявил малодушие, не защитив друга от своей семьи.

Страной же в этом время, по сути, никто не правил. Вот один из отзывов о происходившем: «Всё в России в страшном расстройстве, царь не занимается делами и не думает заниматься; денег никому не платят, и бог знает, до чего дойдут финансы; каждый ворует сколько может». Саксонский посланник Лефорт сравнивал Российскую державу того времени с кораблём, который носится сам по себе, в то время как команда спит или пьянствует.

Крушение

Всем в стране заведовали Долгоруковы во главе с отцом Ивана, Алексеем Григорьевичем. Точнее, они пытались править, не имея к этому никаких способностей. Оба не умели справиться даже с собой, в семье шла непрерывная война друг с другом.

Началом их конца стала идея Алексея Григорьевича женить царя Петра на своей дочери Екатерине. Она была всего на три года старше царя, но они были друг другу совершенно безразличны. Никто не сомневался, что эта авантюра обречена, что падение Долгоруковых неизбежно. Испанский посол герцог де Лириа писал: «Долгорукие идут по стопам Меншикова и со временем будут иметь тот же конец. Их ненавидят все, они не хотят расположить к себе никого, и теперь они женят царя, можно сказать, силою, злоупотребляя его нежным возрастом; но достигни Его Величество 15 или 16 лет, его верные министры разъяснят ему сущность дела: тогда он же не замедлит раскаяться в своей женитьбе, и Долгорукие погибли, а царица, наверное, кончит монастырём».

Самое удивительное, Долгоруковы и сами это понимали. По словам посланника Лефорта, они «с ужасом и страхом ожидают этого брака в той уверенности, что настанет день, когда им всем придётся поплатиться за эту безумную ставку». Но и отступать было поздно. В чём была их сила? Юный император фактически стал членом их семьи. В Лефортовском дворце состоялось обручение, хотя царю было лишь 13 лет. Стали готовиться к свадьбе, но на Крещение государь, стоя на запятках саней своей невесты, засмотрелся на ныряющих в прорубь на Москве-реке и простыл. Затем на ступнях его появилась сыпь, и вскоре выяснилось – это оспа.

Алексей Григорьевич надеялся убедить его венчаться на смертном одре, но тот был слишком плох. Тогда составили два экземпляра завещания, где император передавал власть над страной государыне-невесте, как царь повелел её называть. Одну из этих бумаг Иван должен был поднести на подпись Петру II, если тот очнётся, вторую подмахнул сам. Подделывать императорскую подпись он умел хорошо, но прежде делал это по просьбе императора, ленившегося работать с документами.

Однако в сознание Пётр если и приходил, то не настолько, чтобы что-то подписывать. Его причастили и пособоровали. Началась агония. «Запрягайте сани, хочу ехать к сестре!» – воскликнул мальчик, словно забыв, что Натальи уже два года как нет в живых. Незадолго до дня венчания с Екатериной юный царь умер.

Завещание Долгоруковы так никому и не показали, потому что очень быстро выяснилось, что им никто не поверит. Бумаги спалили от греха подальше. Документ, который должен был подарить этим людям Россию, принёс им страшные беды.

В марте в Петербург вернулся Витус Беринг, открывший пролив между Евразией и Америкой. Он отправился в путешествие пять лет назад, ещё при жизни Петра Великого, и пропустил все события, случившиеся после этого, явно ничего не потеряв. При первой возможности он отправился во вторую экспедицию – подальше от суеты, чтобы уже не вернуться.

Печальная свадьба

Её называли «книжной молчальницей». Одна из самых завидных невест империи, Наталья Шереметева проводила время хоть и не в монастыре, но вдали от мира. «Молодость лет несколько помогала терпеть в ожидании вперёд будущего счастья, – писала она. – Думала, ещё будет и моё время, повеселюсь на свете, а того не знала, что высшая власть грозит мне бедами и что в будущее надежда обманчива бывает». Девушка изучила французский, немецкий и древнегреческий. Больше всего увлекалась романами, окончательно отгородившими её от реальности.

Радость и беда постучались к ней в дверь одновременно, воплощённые в облике одного человека – Ивана Долгорукова. Его не могло прельщать ни богатство Натальи (он сам был богат), ни её положение в обществе. Что он увидел в ней – в этой затворнице, не умевшей поддержать светскую беседу? Что она увидела в этом молодом человеке, на пять лет старше её, погружённом в вихрь удовольствий, считавшемся недалёким и распутным? Что-то увидели. И никакие испытания не смогли их потом разочаровать друг в друге. Одни говорят, что любовь слепа, другие – что прозорлива. Быть может, верно и то и другое, просто она прозревает всё лучшее в человеке и равнодушна к худшему.

Не стоит думать, что он был первым из тех, кто претендовал на её руку и сердце. От женихов не было отбоя. Но она выбрала его.

«Ох, как она счастлива!» – говорили знакомые в её присутствии. На обручение им подарили одних только перстней и колец на 18 тысяч рублей – целое состояние. Присутствовали император, весь высший свет, иностранные посланники, лебезившие перед Иваном. «Казалось мне тогда, по моему малодумию, – писала потом Наталья Борисовна, – что это всё прочно и на целой мой век будет, а тово не знала, что в здешнем свете ничево нету прочнова, а всё на час».

После смерти мальчика-царя на трон пригласили племянницу Петра Великого, Анну Иоанновну, жившую в Курляндии. Выбор странный, очевидно, первые сановники империи думали, что ею будет легко управлять. Они предложили Анне Иоанновне стать марионеткой в их руках, изображать царицу, а не править. Это закреплено было в Кондициях, смысл которых ёмко выразил князь Дмитрий Голицын: «Набросить намордник на спящего тигра» и «воли себе прибавить».

Анна с радостью согласилась и… одним движением разрушила всю комбинацию, едва взошла на престол. Власть сановников практически ни на чём не держалась, кроме доброй воли монархов. Анна поняла это сразу, а они – несколько позже, когда, парализованные страхом, наблюдали, как она поднимает против них гвардию и многотысячное российское дворянство.

И понеслось. То была вторая чистка в истории России после свирепств Ивана Грозного. Только на Камчатку отправили пять тысяч человек, где они исчезли бесследно, ещё пятнадцать тысяч разбросали по другим местам, и одному Богу известно, сколько умерло во время следствия или было тайно казнено.

Свадьбу Натальи и Ивана отложили. Девушка практически сразу после смерти Петра догадалась, что произошло непоправимое, и только-то и твердила: «Ах, пропала, пропала!» Что Долгоруких ничего хорошего не ждёт, знали все. Родственники стали уговаривать отказать жениху. Но, как вспоминала Наталья, «я такому безсовестному совету согласитца не могла, а так положила своё намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе, а другому уже нет участие в моей любви. Я не имела такой привычки, чтоб севодни любить одново, а завтре – другова. В нонешний век такая мода, а я доказала свету, что я в любви верна: во всех злополучиях я была своему мужу товарищ».

Вокруг неё снова образовалась пустота: «Куда девались искатели и друзья, все спрятались, и ближние отдалились от меня, все меня оставили в угодность новым фаворитам, все стали уже меня бояться, чтоб я встречу с кем не попалась». Старший брат был болен, остальные куда-то пропали.

Венчались в пятнадцати верстах от города, в подмосковном имении Долгоруких: каменные палаты, пруды, оранжереи и церковь, но всё чужое. С Натальей в одной карете приехали две старушки из дальних родственников. После церемонии уехали и они, оставив девушку наедине с многочисленной и мрачной роднёй мужа. Через три дня последовал указ Долгоруким ехать в ссылку.

«Как можно без вины и без суда сослать! – воскликнула Наталья. – Поезжайте сами к государыне, оправдайтесь». Свёкор посмотрел на неё с сожалением, удивляясь её непонятливости. Но тут уж и Наталья поняла, что положение безнадёжно: «У нас такое время, когда не лучше турков: когда б прислали петлю, должен удавиться».

Не плакать

Им было с мужем тридцать семь лет на двоих. Как собираться в путь, не знала. Свекровь и золовки распихивали по карманам бриллианты, запасались одеждой, а Наташа, наоборот, начала избавляться от всего, что имела. Чулки, шёлковые платки, тёплую дорогую одежду, драгоценности – всё оставила брату на хранение. Оставила себе шубку да платье чёрное, а мужу – тулуп. Он тоже не понимал, что делать. Брат прислал на дорогу тысячу рублей, Наталья оставила четыреста, полагая, что новая родня о ней позаботится. Наивная. Она не знала, в какую семью попала. Уже в дороге поняла, что куска хлеба им с мужем родня не даст. Каждый сам за себя. Долгоруковы! Даже крушение их не вразумило. Впрочем, и из её родни никто не приехал проститься.

К счастью, выяснилось, что у неё крепкое здоровье. Спать приходилось подчас на мокром белье, в туфельках – вода, а ей всё нипочём. Муж едва не утонул в каком-то овраге. В другом месте к ним прибежали мужики с просьбой оборонить от разбойников, которые сожгли соседнюю деревню, а теперь вознамерились заняться той, где остановились Долгоруковы. Стали заряжать ружья, готовиться к бою, но пронесло. Потом их нагнали солдаты с офицером – охрана, сильно испугав Наташу: она почему-то боялась, что их с мужем непременно хотят разлучить.

Сначала Долгоруких отправили было по дальним деревням, но уже в пути их догнал новый приказ императрицы: ехать в Берёзов, за 4 тысячи вёрст, где изгнанников ждала жизнь под жестоким караулом. Сердце захолонуло. «Муж мой очень испугался и жалел после, что мне сказал правду, боялся, чтоб я не умерла».

Но все эти страхи и переживания проходили каким-то фоном. Это путешествие она много лет спустя, будучи инокиней, вспоминала так: «Вот любовь до чего довела: всё оставила – и честь, и богатство, и сродников. И стражду с ним, и скитаюсь. Этому причина всё непорочная любовь, которою я не постыжусь ни перед Богом, ни перед целым светом, потому что он один в сердце моём был. Мне казалось, что он для меня родился и я для него и нам друг без друга жить нельзя. Я по сей час в одном рассуждении и не тужу, что мой век пропал, но благодарю Бога моего, что Он мне дал знать такова человека, которой того стоил, чтоб мне за любовь жизнью своею заплатить».

Записки Натальи Долгорукой – одно из самых чудесных произведений той эпохи.

Добрались до Касимова. Там изгнанников ждала барка, на которой они должно были отправиться дальше. Вместе с Наташей выехала из Петербурга воспитательница-иностранка, очень её любившая. Но тут с отчаянием поняла – в суровом краю ей не выжить. Постаралась приготовить для воспитанницы каюту: «Ходила на то несчастное судно, на котором нас повезут, всё там прибирала, стены обивала, чтоб сырость сквозь не прошла, чтоб я не простудилась, павильон поставила, чуланчик загородила, где нам иметь своё пребывание, и всё то оплакивала». На прощанье отдала Наталье 60 рублей – всё, что смогла скопить на службе. Так крепко обнялись, что их пришлось растаскивать. Наталья потеряла сознание и очнулась, когда уже плыли.

Плыли три недели. Наталья придумала себе забаву: «Вода очень близко, а иногда куплю осетра и на верёвку его; он со мною рядом плывёт, чтоб не я одна невольница была и осётр со мною. А когда погода станет ветром судно шатать, тогда у меня станет голова болеть и тошнить, тогда выведут меня наверх на палубу и положат на ветр, и я до тех пор без чувства лежу, покамест погода утихнет, и покроют меня шубою».

Из Волги перешли в Каму. В одном месте попали в шторм, пытались посреди реки бросить якорь, но сорвались с него. У слуг была икона Никола Чудотворца, которую вынесли на палубу и стали молиться. Ветер стих.

1 августа 1730 года пересели в Соликамске на подводы. На них через Урал отправились за триста вёрст в Тобольск. «Надобна ехать по целому дню с утра до ночи, – вспоминала Наталья, – потому что жилья нет, а через сорок вёрст поставлены маленькие домики для пристанища проезжающим и для корму лошадям. Что случилось: один день весь шёл дождь и так нас вымочил, что как мы вышли из колясок, то с головы и до ног с нас текло, как из реки вышли. Коляски были маленькие, кожи все промокли, закрыться нечем, да и, приехавши на квартиру, обсушится негде, потому что одна только хижина, а фамилия наша велика, все хотят покою».

Свекровь простудилась, чтобы уже не поправиться. Офицер, сопровождавший их, сделал признание о том, что ждёт Долгоруких в Берёзове: «Теперь-то вы натерпитесь всякого горя; эти люди необычайные, они с вами будут поступать, как с подлыми, никакого снисхождения от них не будет».

Молитва Натальи Долгоруковой

Господи Иисусе Христе, Спасителю мой, прости моё дерзновение, что скажу с Павлом апостолом: беды в горах, беды в вертепах, беды от родных, беды от разбойник, беды и от домашних! За вся благодарю моего Бога, что не попустил меня вкусить сладости мира сего. Что есть радость, я её не знаю. Отец мой Небесный предвидел во мне, что я поползновенна ко всякому злу, не попустил меня душою погибнуть, всячески меня смирял и все пути мои ко греху пресекал, но я, окаянная и многогрешная, не с благодарением принимала и всячески роптала на Бога, не вменяла себе в милость, но в наказание, но Он, яко Отец милостивый, терпел моему безумию и творил волю Свою во мне. Буде имя Господня благословенно отныне и до века! Пресвятая Владычица Богородица, не остави в страшный час смертный!

Берёзов

Поначалу снисхождения действительно не было. Умерла свекровь Натальи – княгиня Прасковья Юрьевна, следом скончался Алексей Григорьевич.

Берёзов, где поселилась семья, был местом, где даже ко всему привычным русским людям приходилось несладко. Земля не родила не то что хлеба, но даже капусты. Все привозные товары и продукты стоили в два-три раза дороже, чем в Петербурге. В избах, сделанных из кедра, вместо стекла намораживали лёд. Кругом непроходимые леса и болота. Местные ханты и манси ели сырую рыбу, ездили на собаках и носили, по словам Натальи, «оленьи кожи; как с него сдерут, не разрезавши брюха, так и наденут, передние ноги вместо рукавов… Ни пить, ни есть, ни носить нечего; ничего не продают, ниже калача».

Жили в Берёзове в основном казаки. Селение было обнесено рвом, валом с деревянной стеной и несколькими башнями. Имело три церкви, одну из которых возвёл Александр Меншиков, в крушении которого Долгорукие приняли участие. Ссылка повлияла на Меншикова чрезвычайно. Он стал старостой в построенном им храме и всё время проводил в покаянии и молитвах, часто повторяя: «Благо мне, Господи, яко смирил мя еси!» Скончался Александр Данилович незадолго до приезда Долгоруких от душевной болезни, точнее, переживаний за сына и дочерей, которых обрёк на страдания. Сразу после его смерти семье было дозволено вернуться из ссылки.

Пришла очередь Долгоруких осваиваться в Сибири. После смерти родителей Иван оказался главой семьи, членов которой Наталье приходилось непрестанно мирить между собой. Поначалу было совсем тягостно. По распоряжению императрицы изгнанникам было строго запрещено общаться с местными жителями, выходить из острога куда-либо, кроме церкви. Им не разрешалось также иметь бумагу и чернила. Поэтому воспоминания Натальи обрываются по прибытии в Берёзов. Вести дневник в ссылке не было возможности. Да и не до того стало: у них с Иваном родился сын. Обитали в бывшем дровяном сарае, перегороженном на две части, где установили печки.

Постепенно жизнь начала налаживаться. Князья сошлись со всеми обитателями Берёзова, включая семейство воеводы Бобровского, жена которого передавала Долгоруким еду и меха – они были в этом краю не роскошью, а спасением от лютых морозов. Иван продолжил и здесь беспечно кутить, позволяя себе на хмельную голову болтать лишнее про императрицу.

В майскую дождливую ночь 1738-го закончилось тихое, мирное житие городка Берёзова. Приплыли солдаты, которые начали сгонять на своё судно всех горожан, соприкасавшихся с Долгорукими. Среди арестованных были воевода Бобровский, все три городских священника и дьякон – всего около шестидесяти человек. С тех пор появилась в тех краях поговорка: «Съел блин у Долгоруковых – иди в Тобольск к ответу». Часть офицеров отправилась на каторгу, часть была разжалована в рядовые. Особенно жестоко пострадал священник храма Рождества Богородицы отец Фёдор Кузнецов, которому князь Иван Долгоруков покаянно признался, что составил подложное завещание Петра. Батюшку, несмотря на заступничество сибирского митрополита Антония (Стаховского), жестоко били кнутом, вырезали ноздри и сослали в Охотск на каторжные работы за то, что он не стал нарушать тайны исповеди.

О подложном письме – самом страшном по тем временам государственном преступлении – проговорился сам Иван, очевидно во время пыток, между которыми держали его в тюрьме прикованным к стене руками и ногами. Пытали его нещадно, так что князь начал сходить с ума, рассказывая даже о том, о чём не спрашивали. Это стало приговором для всего семейства Долгоруких. Их начали свозить в Шлиссельбургскую крепость, туда же отправили и Ивана. Девушек – Екатерину, Елену, Анну – заточили в монастырях.

Казнь Долгоруких

Теперь уже не узнать, знали ли старшие Долгорукие о подложном завещании, но судьи решили – виновны. Казнить их решили близ Новгорода, на болоте.

Поэт Валерий Русин писал:

Многострадальный город русский
Великий Новгород был выбран
Их местом казни. Ныне грустных
Князей везли уже не к дыбам,
А к плахе страшной, к эшафоту,
Что был воздвигнут в одночасье
В версте от града у болота
И кладбища для всех несчастных.
Там хоронили только бедных
Людей, безродных, неизвестных,
Казнённых, спившихся, бесследно
В скудельнях сгинувших, неместных.

И упали наземь одна за другой головы Сергея и Ивана Григорьевичей и Василия Лукича, а князю Ивану определена была другая казнь, куда более лютая. Его четвертовали. Пустую жизнь прожил Иван Алексеевич, одно в ней было хорошее – супружество с Натальей. Ни разу не поднял он руку на любимую жену, эта любовь и дала силы ему встретить смертный час, как мало кто встречал. Он молился, когда его привязывали к доске. Когда палач отрубил ему левую руку, произнёс: «Благодарю Тя, Господи!» Отсекли одну ногу: «…что сподобил мя…» «…познать Тя», – успел Иван вымолвить, когда упала другая нога. И он потерял сознание. Ни крика, ни стона, только молитва.

На этом месте князь Михаил, старший сын казнённого Ивана, построит потом храм во имя Николая Чудотворца. Братьям Ивана – Николаю и Александру – отрезали языки и отправили на каторгу. Пощадили одного только Алексея – в год смерти Петра Второго он был несмышлёным ребёнком. Его отправили на Камчатку, приписав матросом в последнюю из экспедиций Витуса Беринга.

Вдова

«Он рождён был в натуре, ко всякой добродетели склонной, – писала Наталья Борисовна о покойном супруге, – хотя в роскоши и жил, яко человек, только никому зла не сделал и никого ничем не обидел, разве что нечаянно». Таким она его видела.

Сразу после ареста мужа Наталью Борисовну тоже ждали узы. Комендант не пожалел ни в чём не повинную молодую женщину с новорождённым Дмитрием на руках, заперев в какой-то избушке. Что с Иваном им уже больше не свидеться, не сказали. Княгиня вспоминала: «Я не знала, что его уже нет… мне сказывают, что его-де увезли. Что я делала? Кричала, билась, волосы на себе драла, кто ни попадёт навстречу, всем валилась в ноги, прошу со слезами: помилуйте, когда вы христиане, дайте только взглянуть на него и проститься. Не было милосердного человека, ни словом меня никто не утешил, а только взяли меня и посадили в темницу и часового, примкнувши штык, поставили».

Старший сын Мишенька ходил возле избы в надежде увидеть мать. В Берёзове у него не осталось ни одного родственника или знакомого, солдаты увезли всех. Кормили его местные женщины. Они же передавали еду Наталье, которая ела лишь ради младенца, жить ей не хотелось совсем.

В таком положении она провела два года, а затем произошло чудо. Для наблюдения прохождения Меркурия перед диском Солнца в Берёзов приехал главный российский астроном и географ, воспитатель Петра II Жозеф Никола Делиль – основатель у нас в стране академической картографии. О существовании Долгоруких он узнал, услышав от семилетнего Мишеньки французскую речь – язык своей родины. Немедленно потребовал от коменданта освободить княгиню и месяц, пока занимался астрономическими опытами, отпаивал её какими-то отварами. В чём именно состоит вина этой женщины перед императрицей Анной Иоанновной, никто ответить не мог. Осип Николаевич Делиль, как звали его в России, убедил Наталью написать письмо государыне, на что пришёл ответ, что она свободна.

Шереметевы встретили 28-летнюю сестру без особой радости, но ей было не до них. Она узнала наконец, когда и как погиб её муж. После восшествия на престол Елизаветы Петровны получила назад часть имений, но, как и отец её, Борис Петрович, под конец жизни желала лишь одного – поехать в Киев, чтобы поступить там в монастырь. Когда Мишенька подрос, она осуществила свою мечту, по преданию, бросив в Днепр перед постригом свой обручальный перстень. И не стало Натальи, вместо неё во Флоровском монастыре появилась новая инокиня – мать Нектария. С собой на содержание она взяла младшенького, душевнобольного Дмитрия, которого содержала в монастыре до самой его кончины. Спустя девять лет Нектария приняла схиму. Кажется, она так и не поняла, что спасла мужа, изменив его: он начал читать Священное Писание, ходить в храм. До конца дней сохранила уверенность, что всё было ровным счётом наоборот:

«Счастливой себя считаю, что я его ради себя потеряла, без принуждения, из своей доброй воли. Я всё в нём имела: и милостивого мужа, и отца, и учителя, и старателя о спасении моём; он меня учил Богу молиться, учил меня к бедным милостивою быть, принуждал милостыню давать, всегда книги читал Святого Писания, чтоб я знала Слово Божье, всегда твердил о незлобии, чтоб никому зла не помнила».

Она пережила Ивана на тридцать с лишним лет. Быть может, ровно столько ей было отпущено Богом, чтобы вымолить всех, кто был ей дорог.

любовные истории

Княгиня
Наталья Борисовна Долгорукая

«Я готова была с ним хотя все земные пропасти пройти»

Дочь фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметьева, сподвижника Петра I, в пять лет потеряла отца, а в четырнадцать - мать. Детство Наталья Борисовна провела в доме Шереметьевых на Фонтанке. Позже она писала: «… Молодость несколько помогала терпеть в ожидании в предбудущем счастия; думала еще: будет и мое время, повеселюсь на свете; а того не знала… что над ежда на будущее обманчива бывает…»

Юную красавицу окружили женихи, среди которых выделялся двадцатилетний князь Иван Алексеевич Долгорукий, любимец императора Петра I. В пятнадцать лет она стала невестой князя Долгорукого. На торжественном обручении присутствовал весь царский двор. Царили радость и веселье, молодых осыпали подарками. «Казалось мне тогда по моему молодоумию, что это все прочно и на целый мой век будет, а того не знала, что в здешнем свете ничего нет прочного, а все на час» , - вспоминая те времена, писала Наталья Борисовна.

Смерть государя Петра II, обрученного с сестрою жениха Натальи Борисовны, все изменила в одночасье. «Как скоро эта ведомость дошла до ушей моих, что уже тогда было со мною - не помню. А как опомнилась, только и твердила: ах пропала, пропала! Я довольно знала обыкновение своего государства, что все фавориты после своих государей пропадают, что же было и мне ожидать…» Родные просили Наталью, чтобы она отказала жениху. Императрица Анна Ивановна предлагала ей выгодное замужество. Но юная красавица оставалась непоколебимой, утверждая, что станет женою любимого человека, а не женою денег, богатства и чинов. «Войдите в рассуждение, какое мне это утешение и честная ли это совесть, когда он был велик, так я с радостью за него шла, а когда он стал несчастлив, отказать ему… Я такому бессовестному совету согласиться не могла, а так положила свое намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе… Я не имела такой привычки, чтобы сегодня любить одного, а завтра другого… я в любви верна: во всех злополучениях я была своему мужу верный товарищ… Плакали оба и присягали друг другу, что нас ничего не разлучит, кроме смерти. Я готова была с ним хотя все земные пропасти пройти» . И еще: «Правда, что я не так много дурного думала, как со мной сделалось… Мне тогда казалось, что не можно без суда человека обвинить и подвергнуть гневу или отнять честь, или имение…»

Они обвенчались в церкви подмосковного имения князей Долгоруких с оказавшемся символическим названием Горенки. Никто из Шереметьевых на свадьбе не присутствовал. Всего через три дня после свадьбы вышел указ о ссылке в пензенскую деревню. «Обоим нам и с мужем было 37 лет… Я думала… что очень скоро нас воротют». Родные не приехали проститься. «Итак, мы, собравшись, поехали. С нами собственных людей было десять человек да лошадей его любимых верховый пять… едем в незнакомое место, и путь в самый разлив, в апреле месяце… со мной поехала моя мадам, которая за маленькой за мной ходила, иноземка, да девка, которая при мне жила».

В первом же провинциальном городке, который они проезжали, из нагнал гвардии капитан с новым указом: отобрать верховый лошадей: «в столице, знать, стыдились так безвинно ограбить, так на дорогу выслали». Через три недели пути, полные приключений, когда пришлось и в поле ночевать в палатках, и застревать в болоте, и вовсе не спать, наслушавшись слухов о бесстыдстве местных разбойников, их нагнал новый указ: отправляться в Сибирь в Березов. «Великий плач сделался в доме нашем; можно ли ту беду описать? Я не могу ни у кого допроситься, что будет с нами, не разлучат ли нас… Велели наши командиры кареты закладывать; видно, что хотят нас везти, да не знаю, куда. Я так ослабла от страху, что на ногах не могу стоять». Все семью посадили в кареты, Наталью Борисовну - вместе с мужем. Со слов мужа она узнала, что велено «под жестоким караулом везти их в дальние города, а куда, не велено сказывать». Однако ее свекру удалось выведать у офицера, что повезут их за четыре тысячи верст от столицы и будут содержать там под строжайшей охраной без права переписки и встреч, отпуская только в церковь. «Подумайте, каковы мне эти вести; лишилась дому своего и всех родных своих оставила; я же не буду и слышать об них, как они будут жить без меня; брат маленькой мне был, который меня очень любил; сестры маленькие остались. Боже мой!.. Думаю, я уже никого не увижу своих… руки помощи никто мне не подаст; а может быть, им там скажут, что я уже умерла, что меня и на свете нет; они только поплачут и скажут: лучше ей умереть, а не целый век мучаться».

На одной из остановок Наталья Борисовна узнала, что дальше их повезут «водой» на готовящемся специально для этого судне, и ей придется расстаться со своей воспитательницей и прислугой. «Моя воспитательница, которой я от матери своей препоручена была, не хотела меня оставить… ходила на… судно… все там прибирала, обивала стены, чтобы сырость не прошла, чтобы я не простудилась…» Своей воспитаннице отдала она свои последние деньги, «сумма не очень была велика, шестьдесят рублей, с тем я и поехала». Прощание было тяжелым, «ухватились мы друг за друга за шеи, и так руки мои замерли, и я не помню, как меня с нею растащили».

А впереди их ждали новые страдания, лишения и прощания. В своих воспоминаниях Наталья Борисовна подробно описала их путь к месту ссылки сквозь пронизывающий ветер и проливной дождь. Однажды попали в сильную грозу, когда «сделался великий ветер, буря на реке, гром, молния - гораздо звончее на воде, нежели на земле… судно вертится с боку на бок, как гром грянет, так и попадают люди». Случалась и тихая погода, «тогда сижу под окошком в своем чулане; когда плачу, когда платки мою, вода очень близка… а бедная свекровь моя так простудилась от этой мокроты, что и руки и ноги отнялись, и через два месяца живот свой окончила». Немало вытерпеть пришлось, когда путь лежал через горы. «Эта каменная дорога, я думала, что у меня сердце оторвет, сто раз я просилась: дайте отдохнуть! никто не имеет жалости».

Затем снова пересели на судно. «Оно было отставное, определено на дрова… какое случилось, такое и дали, а может быть, и нарочно приказано было, чтоб нас утопить, однако, как не воля Божия, доплыли до показанного места живы».

В Березове прожили восемь лет. «Не можно всего страдания моего описать и бед, сколько я их перенесла… До такого местечка доехали, что ни пить, ни есть, и носить нечева, ничево не продают, ниже калача». Приставленный офицер, относившийся к арестантам как к преступникам, «однако со всею своею спесью ходил к нам обедать». В Березове умерли свекор и свекровь, мужа Натальи Борисовны увезли сначала в Тобольск, затем в Новгород, там судили и казнили четвертованием, его братьев сослали на каторжные работы, а сестер отправили в монастырь. О казни мужа Долгоруковой не сообщили. «Вот любовь до чего довела - все оставила, и честь, и богатство, и сродников, и стражду с ним, и скитаюсь… Мне казалось, что он для меня родился, и нам друг без друга жить нельзя…» Наталья Борисовна осталась в Березове с двумя сыновьями - Михаилом и Дмитрием.

Между тем в царском дворце наступили перемены. Умерла Анна Леопольдовна. На престол вступила Елизавета Петровна. Все оставшиеся в живых Долгорукие были возвращены из ссылки и заточения. Когда Наталья вернулась, ей было двадцать восемь лет.

По возвращении княгиня узнала о казни мужа. И на том месте, где он похоронен, построила храм. Она отклонила все предложения о замужестве и посвятила себя воспитанию сыновей. Когда сыновья подросли, княгиня Долгорукая постриглась во Флоровском монастыре в Киеве. Она бросила в Днепр свой обручальный перстень и приняла имя Нектария. «Счастливу себя считаю…» - писала монахиня Нектария в своих записках.

Ее старший сын Михаил вступил в брак с княжной Голицыной. Внук княгини, поэт Иван Михайлович Долгорукий, названный Иваном в честь дела, вспоминал: «Часто, держа меня на коленях, она сквозь слезы восклицала: “Ванюша, друг мой, чье имя ты носишь!” Несчастный супруг ее беспрестанно жил в ее мыслях».

Младший сын Дмитрий сошел с ума от несчастной юношеской любви и скончался за два года до смерти матери в том же монастыре.

В 1771 году на 58-м году жизни закончила свои дня Наталья Борисовна Долгорукая. На ее могильной плите написано: «… в супружество вступила в 1730 году апреля 5, овдовела в 1739 году ноября 8 числа, постриглась в монахини в Киево-Флоровском девичьем монастыре в 1758 году сентября 28 и именована при пострижении Нектария, и в том имени приняла схиму в 1767 году марта 18 числа, и пожив честно, благородно по чину своему, скончалась в 1771 году 14 июля».

Для потомков остались «Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгорукой, дочери фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметьева»

У стен Успенского собора в Киево-Печерской Лавре лежат две чугунные надгробные плиты: под одной погребена схимонахиня Нектария, в миру княгиня Наталья Борисовна Шереметева-Долгорукая (1714-1771), под другой - ее сын, монах Дмитрий (Долгорукий).

Личность Натальи Борисовны Долгорукой была широко известна во всей Российской империи, ее жизнью, ее мемуарами восхищались многие поколения, ее подвиг любви воспели в своих стихах и прозе И. Козлов, К. Рылеев, Н. Некрасов, П. Фурман и многие другие.

После долгих лет испытаний Наталья Борисовна решается принять постриг и уезжает именно в Киев, наверное, лишь только по одной причине: она родилась в Лубнах Полтавской губернии - и сюда решила вернуться навсегда.

Дочь-любимица фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева (1652-1719), сподвижника Петра I, родилась, когда ее знаменитому родителю перевалило за шестой десяток. Когда Наташе не исполнилось и пяти лет, отец умер, а в 10 лет она потеряла мать. Наследница известной фамилии, огромных богатств начала в 15 лет выезжать в свет. Весной 1730 г. состоялась ее свадьба с князем И.А. Долгоруковым. Родные отговаривали Наташу от этого брака: Долгоруков был фаворитом Петра II, а новая власть не благоволила ни к кому из окружения скончавшегося императора. Ответ ее был: «Честна ли совесть: когда он был велик, так с удовольствием шла за него, а когда стал несчастлив, отказать ему?» Через несколько дней после свадьбы новая семья Долгоруковых получила предписание - отправиться в ссылку. Наталья так и не осознала, куда ее отправляют и за что. Посчитав случившееся недоразумением, она оставила родным все драгоценности, не взяла с собой ни теплых вещей, ни запасов в дорогу... ведь ей было всего 16 лет!

Наталье Борисовне хватило сил и мужества выстоять и помочь супругу пережить все тяготы ссылки: «Мне как ни было тяжело, однако принуждена дух свой стеснять... для мужа милого; ему и так тяжко, что сам страждет, при том же и меня видит, что его ради погибаю. Я в радости их не участницей была, а в горестях им товарищ, да еще всем меньшая, надобно всякому угодить. Я надеялась на свой нрав, что я всякому услужу».

Наталья Борисовна подавала прошения императрице, прося только об одном - дозволить ей быть рядом с супругом. Князя Ивана Долгорукова после долгих пыток казнили в Нижнем Новгороде. По воспоминаниям, он был щеголем и мотом при жизни, а в испытаниях судьбы явил необыкновенную силу характера. Наталье Борисовне не сообщили о смерти мужа, она еще долго ждала ответа.

После вступления на престол императрицы Елизаветы Петровны Долгоруковой было разрешено вернуться из ссылки. Она получила свободу, прежнее звание, милости, ее надеялись видеть при Дворе. Но Наталья Борисовна жила почти затворницей, занимаясь сыновьями и их воспитанием.

В возрасте 45 лет, когда старший сын уже определился, Н.Б. Долгорукова уехала в Киев. Вскоре она приняла постриг с именем Нектарии во Флоровском монастыре, сын Дмитрий поселился в Лавре. Через 14 лет Долгорукова приняла великую схиму. Монах Дмитрий перешел в Свято-Николаевский Пустынный монастырь около Лавры, где и умер тяжелобольной на руках матери. Она пережила его на два года.

В 1767 г. она написала знаменитые «Своеручные записки» для сына Михаила и его жены. Эти Записки внук княгини Иван Михайлович Долгоруков издал в 1810 г. Они снискали большую популярность среди читателей и историков, так как проливали свет на многие события. Записки первой русской мемуаристки оказались популярны и переиздавались много раз.

Воспоминания Долгоруковой не только литературный памятник эпохи, но и задушевная исповедь автора, документ, рассказывающий о яркой женской судьбе, соединившей черты нового и старого времени: романтичность избалованной красавицы и верность жены опального боярина.

Заканчивая свою грустную повесть, она еще раз перечисляет достоинства человека, которого любила: «Я сама себя тем утешаю, когда спомню все его благородные поступки, и щасливу себя щитаю, что я ево ради себя потеряла, без принуждение, из свои доброй воли. Я все в нем имела: и милостиваго мужа и отца, и учителя и старателя о спасении моем; он меня учил Богу молитца, учил меня к бедным милостивою быть, принуждал милостыню давать, всегда книги читал Святое писание, чтоб я знала Слово Божие, всегда твердил о незлобие, чтоб никому зла не помнила. Он фундатор всему моему благополучию теперешнему; то есть мое благополучие, что я во всем согласуюсь с волей Божию и все текущие беды несу с благодарением. Он положил мне в сердца за вся благодарить Бога. Он рожден был в натуре ко всякой добродетели склонной, хотя в роскошах и жил, яко человек, только никому зла не сделал и никово ничем не обидел, разве што нечаянно». Современники описывают князя совсем иначе...

«Я не хвалюсь своим терпением, но от милости Божьей похвалюсь, что Он мне дал столько силы, что я перенесла... Невозможно бы человеку смертному такие удары понести, когда не свыше сила Господня подкрепляла... Я довольно знала обыкновение своего государства, что все фавориты после своих государей пропадают, чего было и мне ожидать... Будучи во всех бедах, никогда не раскаивалась, для чего я за него пошла... Я по сей час в одном рассуждении и не тужу, что мой век пропал, но благодарю Бога моего, что Он мне дал знать такова человека, который того стоил, чтоб мне за любовь жизнью своею заплатить, целой век странствовать и всякие беды сносить».

Портрет Натальи Долгоруковой. Сер. XVIII века. ГТГ, Москва

Наталья Борисовна родилась в 1714 г. от второго брака Шереметева с Анной Петровной Салтыковой. Чтобы понять, в какой духовной и душевной атмосфере воспитывалась Наташа и другие дети графа, нужно вспомнить, что “дом графа Шереметева был прибежищем для всех неимущих: за стол его, на котором не ставилось менее пятидесяти приборов, даже в походное время, садился всякий, званый и незваный, знакомый и незнакомый, только с условием не чиниться перед хозяином. Обеды его, приготовленные лучшим образом, не обращались никогда в шумные пиры: фельдмаршал ненавидел излишество и не любил бесед... в которых кубки с вином играли главную роль”.

“Несмотря на малое просвещение того времени, молодые люди считали за честь и славу, если могли попасть в вечерние собрания фельдмаршала. Не было человека вежливей и ласковей его в обращении... Последние годы жизни своей посвятил он благотворительности: бедные семейства толпились вокруг дома его. Вдовы с детьми, лишенные надежды к пропитанию, и слабые старцы, потерявшие зрение, получали от него всевозможное пособие. Герой был отец сирот, принимал их в свое покровительство...” (Бантыш-Каменский Д.Н., Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов. М., 1991, ч. 1, стр. 58,59).

Б. П. Шереметев умер, когда дочери Наташе исполнилось всего 5 лет. Анна Петровна, мать ее, воспитывала детей, а родила она еще пятерых) в том, старинном, русском духе, который снизу, из глубины, удерживал все русское в народе, сопротивляясь... нет, не новому, это же бесполезно, это понимает даже самый яростный приверженец старины, но тому гадостному, грязному, мерзкому, что тянуло страну и народ в аморальную пропасть, в духовное разложение нации.

Автор данных строк не является яростным антимонархистом и не ставит своей целью порочить и поливать грязными словами династию Романовых, которая, чтобы о ней не говорили, исполнила-таки свое историческое предназначение. Более того, автор с пониманием относится ко всякого рода отклонениям в поведении и в быту в царских дворцах. Это действительно сложно имея все в неограниченном количестве (деньги, драгоценности, дворцы, прислугу, леса, поля, реки, моря, озера, женщин, или мужчин, если речь идет о царствующих женщинах, лошадей, собачек, ружья... и чего там еще нужно царям и царицам для счастливой жизни), отказываться от своего счастья и просиживать днями и ночами над государственными бумагами, ходить на заседания, что-то там решать, говорить - зачем все это хлопотное, суетное, когда существуют разные опытные Остерманы, Бироны, Минихи, либо Шереметевы, Меншиковы?! Да, когда пишешь умные книги, тогда нужно все это - грязное, аморальное - ругать, клеймить позором. А когда ты император (или императрица), когда любая женщина во дворце (любой мужик) мечтает хоть разок переспать с монаршей особой и при этом очень понравиться императору (или императрице)?! Как это все сложно, в самом деле!

Как сложно отказаться от соблазна просто мечтать, если ты, скажем, еще не император (или императрица), а уж как сложно отказаться от этого дьявольского соблазна, когда переспать с тобой мечтают тысячи, сотни тысяч соотечественников (или соотечественниц), весьма пригожих на вид! Серьезное это дело. Особенно во времена распущенные, каковым XVIII век и являлся.

И какими же, воистину великими предстают пред взорами потомков такие Наташеньки Шереметевы, в замужестве Долгорукие, которые, имея все возможности сделать себе семейное счастье легким путем, отказывались от него!

Летом 1728 года умерла Анна Петровна, мать Натальи Шереметевой.

В своих позднейших “Записках” она старалась быть честной и рассудительной. “Я очень счастлива была женихами”. Она хотела выйти заму, но “не имела привычки сегодня любить одного, завтра - другого”, отказываясь от соблазнительных излишних гуляний.

Князья Долгорукие, усилившиеся после ссылки Меншикова в Березов, также как и их главный противник совсем недавно, потеряли контроль над своими амбициями и желаниями. А тут еще юный царь Петр II потрафил им, обручился с дочерью Алексея Долгорукого восемнадцатилетней княжной Екатериной. Свадьбу назначили на 19 января 1730 года.

Вслед за императором обручился и Иван Алексеевич с прелестной княжной Натальей Борисовной Шереметевой. Предложение сына Алексея Долгорукого обрадовало и саму будущую невесту, и всех ее родственников, но если они, радуясь, мечтали об очередном возвышении своего рода, то Наталья, зная о любовных похождениях Ивана и Петра II, повергших в уныние многих добропорядочных россиян, мечтала о счастье женском, и вскоре эта юная душа покажет миру свое понимание женского счастья, удивит всех.

Иван Алексеевич Долгоруков (1708-1739)- князь, придворный, фаворит императора Петра II; сын А. Г. Долгорукова, дед И. М. Долгорукова.

Обручение было роскошным. Оно состоялось в самом конце 1729 года. Еще жив был князь Меншиков. Гости завалили молодых людей богатыми подарками. Гуляли по этому случаю с размахом. Народ собрался радостный. Самая счастливая пара в жизни дочери великого полководца и политика началась шумно. Но продолжалась она так мало!

В начале января Петр II заболел и 19 января, в день двух свадеб (вот погулял бы русский народ на славу!) пятнадцатилетний император умер, своей смертью, сокрушив мечты Долгоруких и Натальи Шереметевой.

Неосторожный Иван Алексеевич на заседании “верховников” предложил кандидатуры невесты Петра II на императорский престол. Поговаривают даже, что существовало подложное завещание, подписанное им за царя. Голицыны перехватили инициативу, на престол, как было сказано выше, воссела Анна Ивановна, и над кланом Долгоруких нависла смертельная опасность. Громогласный клич Ивана поставил клан вне закона. Все знающие об этом, то есть все “верховники”, понимали это. Да и другие высокопоставленные люди, даже не слышавшие предложения лучшего дружка скончавшегося императора, что дни Долгоруких сочтены.

Знали об этом Шереметевы. Они уговаривали юную Наталью отказаться от брака с Иваном Алексеевичем, нашли ей нового жениха. Они заботились о ее счастье и о своем благополучии. В “своеручных записках княгини Натальи Борисовны Долгорукой” зафиксирован ответ невесты. Он может показаться слишком уж морализированным, но автор имел на это полное право!

“...Честная ли это совесть, когда он был велик, так я с радостью за него шла, а когда он несчастлив, отказать ему. Я такому бессовестному совету согласиться не могла”.

И в апреле 1730 года в Горенках, подмосковном имении князей Долгоруких, справили они свадьбу, которую вполне можно было назвать поминками по ушедшим счастливым временам. Плакали на свадьбе да не от радости, такое иной раз бывает с добрыми людьми, а от беды тяжелой, надвигавшейся. Наталья Борисовна Долгорукая заплаканная приехала в дом могучего древнего клана, а через три дня началась новая полоса в жизни молодой семьи и старого рода, печальная полоса.

Явился в Горенки сенатский секретарь, зачитал указ Анны Ивановны: в ссылку весь род отправить, в пензенские деревни. Опечалился отец и сын, а жена молодая, не понимая грозной сути происходящего, поехала в Москву в надежде что-то разузнать. Пока мыкалась по знакомым, теперь уже будто и незнакомым, еще один приказ пришел от повелительницы: три дня всего дала она на сборы. Мало!

Не верила юная душа, что мир так жесток и стремителен именно в своей жестокости, собралась кое-как, много нужных вещей не взяла с собой, от денег, которые брат прислал ей, только часть взяла, сплоховала, неопытная. А как в путь-дорогу дальнюю собрались, погрустнела Наталья Борисовна - никто из рода Шереметевых не приехал проститься с ней! Поступила она, замуж вышла, как подобает дочери великого полководца, никогда ни перед кем не ломавшего шапку, но, глупенькая, не знала она, что время ее отца, Бориса Петровича Шереметева, безвозвратно кануло в лету, что ушло надолго время душевных подвигов, что... никогда таких времен на Руси и на всей Земле не было, что подобные подвиги ни один из близких, из современников не похвалил бы ее, ну разве что юродивый, да и юродивые перевелись на Руси могучие, такие, которые самому царю, а хоть и Грозному, могли правду-матку в глаза говорить.

Ничего этого не знала и знать не могла юная душа. Трудной была дорога в пензенские деревни, много приключилось страшного по пути - муж чуть в болоте не погиб. Да что там Пенза! У Москвы под боком. Добрались они до деревень своих, отдохнуть не успели, обвыкнуться, как новый указ прислала дочь полоумного Ивана Алексеевича, а может быть, и не его дочь, зато - полноправная теперь единодержица всероссийская, Анна Ивановна.

Еще в VI-V веках до н.э. во многих странах Земного шара великие мудрецы той замечательной эпохи повторили замечательную мысль: “Не делай другому того, что ты не хочешь, чтобы сделали тебе”.

Года не прошло после смерти Меншикова - вслед за ним в Березовскую ссылку отправился род Долгоруких, сделавших все, чтобы ближайший соратник Петра I провел остаток дней на стылом Севере. Как узнала об этом Наталья Борисовна, так и покинули силы ее, разболелась она, думали, умрет. Супруг ухаживал за ней, выходил, прибыли они в Березов, поселились там же, где и Меншиков живал-доживал, морил себя голодом с отчаянья.

Не долго держалась княгиня Прасковья Юрьевна, умерла. В 1734 г. не выдержал тягот ссылки и супруг ее, князь Алексей Григорьевич. Но дети держались. Человек привыкает ко всему. Не быстро, не медленно шло время. К Долгоруким стали привыкать. Охранники, нарушая установленный указом режим, разрешали ссыльным ходить из острога в город. Уж лучше бы не разрешали!

Человека можно проверить разными способами и режимами. Ивана Алексеевича Долгорукого отпускать в город никак нельзя было, потому что хвастуном он родился и болтуном, не мог хранить в себе тайны великие. Выпивая с офицером, он давал волю словам, не понимая, чем это может закончиться для него.

А тут еще “случай” с местным подъячим произошел, с Тишиным. Понравилась ему, понимаешь, бывшая царская невеста, княжна Екатерина Алексеевна Долгорукая, стал он, по пьяному делу, конечно, ластиться к ней. Она заартачилась, пожаловалась офицеру Овцыну, тот избил любвеобильного подъячего. Его бы убить надобно было, гадкий человек, да рука у Овцына не поднялась. Тишин с обиды донес сибирскому губернатору о нарушениях режима ссыльных.

В Березов прислали человека хитрого по хитрому делу: он говорил всем, что Анна Ивановна интересуется положением ссыльных, хочет улучшить его, вошел в доверие ко многим, и те ему сдуру всю правду и рассказали, подтвердив донос неудовлетворенного сексуально подъячего Тишина.

Затем последовал указ, Ивана посадили в землянку, поддержали там его немного, затем последовал еще один указ, и однажды ночью, поздним летом 1738 года Ивана Алексеевича, двух его братьев, воеводу, губернатора березовского, Овцына, и слуг, и трех священников, и некоторых жителей Березова посадили на корабль и увезли следствие чинить, то есть пытать как следует.

Конечно, в этом деле Тишин сыграл свою роль, но не главную, а вот винить-то нужно во всем Ивана Алексеевича, не в меру болтливого. После того, что произошло в день смерти Петра II, ему и всем Долгоруким нужно было либо бежать из страны куда-нибудь в Америку, либо в первый же день воцарения Анны Ивановны падать ей в ножки, признаваться во всем, просить помилования... Ни того, ни другого они по разным соображениям сделать не могли. Тогда хоть бы язык за зубами держали, вели бы себя поскромней.

Тишина винить в беде клана Долгоруких нельзя. Его могли и подослать в острог со спецзаданием возмутить ссыльных. Но самому бахвалиться, да рассказывать сцены из монаршей жизни, да обзывать императриц и цариц мог только сумасшедший.

Пытали подследственных по обыкновению хорошо. Особенно - Ивана. За нарушение режима, “за послабление”, майору Петрову отсекли голову, остальных били кнутом, записали в рядовые сибирских полков. Иван Алексеевич, которому Наталья Борисовна родила двух сыновей, сломался на пытках, некоторые считают, что он сошел с ума и в этом неспокойном состоянии рассказал следователям тайну подложного завещания.

Четверо представителей рода Долгоруких поплатились за это жизнью, в том числе и сам Иван. Случилось это в 1739 г., в ноябре. А через два года и 17 дней на российский престол вступила Елизавета Петровна.

В 1741 г. Наталья Борисовна Долгорукова была возвращена из ссылки и обласкана новой императрицей. Вероятно, дочь графа Шереметева могла при желании сделать карьеру при дворе дочери Петра Великого, создать новую семью, родить других детей. Никто бы ее за это не укорил. Но она воспитала старшего сына, уехала с младшим, душевнобольным, в Киев. А когда он умер, княжна Долгорукая пришла на берег Днепра в черном одеянии, сняла с пальца обручальное кольцо и бросила его в воду, после чего дочь Б.П.Шереметева приняла схиму.

Схимонахиня Нектария (Наталия Борисовна Долгорукая)

А записки свои она написала по просьбе сына Михаила, однажды посетившего ее в монастыре. Умерла она в 1771 г..

Александр Торопцев